а от страха сделать что-то не так становилась еще более неуклюжей, чем обычно. Боль в животе Джемаймы вдруг усилилась. Повязки промокли. Их необходимо сменить, простыни, возможно, тоже.

При мысли о том, чтó все это означает, ее охватило отчаяние и глаза наполнились слезами. Можно ли скорбеть об утрате кого-то, кто еще не родился? Конечно можно.

И конечно, она скорбела по Мэри тоже. Но это другое.

Хестер просунула руки хозяйки в рукава халата. Джемайма сносила неуклюжесть служанки с терпением, достойным, по ее мнению, святого. Какое это теперь имеет значение?

Вчера вечером ее по очереди осмотрели повитуха и врач. Оба сказали, каждый по-своему, как печальна ее утрата, но ни один, ни другой не видели причин, почему бы она не смогла в будущем выносить здорового ребенка. Врач вызвался прописать новый курс лечения. Повитуха пообещала за нее молиться, в чем, вероятно, было больше прока.

Когда Джемайму усадили, отерли ее лицо губкой, наложили на него косметику и вложили ей в руку книгу, она отослала Хестер, велев принести ей чашку шоколада.

– Проследи, чтобы моему мужу сказали, что я проснулась и хочу его видеть.

Она ждала, гадая, зачем пожаловал Чиффинч, и прокручивая в уме, что она хотела сказать Филипу. Ждать пришлось недолго, она услышала шаги внизу и мужские голоса. Входная дверь открылась и закрылась. Она слышала, как Филип поднимается по лестнице. Он двигался медленнее, чем обычно, и останавливался через несколько ступеней, как ее отец, передохнуть и отдышаться.

Он постучал и вошел. Справился о ее самочувствии.

– Неплохо, – сказала она, принимая во внимание то, что случилось с ней вчера.

Он кивнул и встал у окна.

– Итак, сэр. Что от вас было нужно Чиффинчу?

Он резко повернулся. Она не могла рассмотреть его лицо, так как свет падал сзади.

– Он приходил предупредить меня, что король рассержен.

Она посмотрела на него непонимающе:

– На кого?

– На меня. Я отстранен – я больше не камергер королевской спальни. Это означает, что я обеднел на пятьсот фунтов в год. Не говоря о всем прочем.

Она знала, по крайней мере частично, что значит «все прочее»: положение при дворе, доступ к королю, возможность нашептывать нужные слова на ухо влиятельным людям, небольшие подарки от менее влиятельных людей, возможность ослеплять своим великолепием торговцев, чтобы получить бессрочный кредит.

– Через пару дней все начнут требовать уплаты долгов, – продолжил он унылым тоном. – Придется продать фригольд в Драгон-Ярде. За любую цену. Если только ваш отец…

– Конечно, мне жаль, – сказала она, уклоняясь от ответа. – Но, по крайней мере, мы больше не будем привязаны ко двору.

– И это еще не все. Король выслал меня. Мне запрещено приближаться к Лондону ближе чем на двадцать миль. – Он отошел от окна, приблизился к постели и посмотрел на жену волком. – Это все из-за проклятого дела Драгон-Ярда, – гневно прорычал он. – Пултон распустил при дворе гнусные слухи обо мне. Арлингтон и его марионетка Уильямсон используют случившееся, чтобы подорвать положение Чиффинча. Знаете, что это за слухи? Будто я подкупил Люциуса, чтобы тот волочился за госпожой Хэмпни, дабы заручиться ее поддержкой, и что он убил ее, когда она отказалась делать то, что он хотел.

Ее пальцы теребили вышивку на покрывале. Она старалась говорить непринужденно.

– Но разве это не правда? Вы ведь попросили Громвеля поухаживать за ней? Разве не потому вы были готовы заплатить за печатание его книги? И бог знает за что еще. И разве вы не приглашали его сюда, в наш дом, не сажали за мой стол?

– Ну да, в каком-то смысле. Я объяснил вам все это тогда, на мосту. – Его голос терял уверенность. – Но убить ее? Зачем ему было это делать? Он клялся мне, что пальцем ее не тронул. Ну, в этом смысле… Кроме того…

Джемайма внимательно смотрела на него:

– Кроме того, что, сэр?

Он сглотнул.

– Вы ведь не думаете, что я занимался с ней любовью, нет? Я…

В дверь постучали. Филип выругался, ринулся к двери и распахнул ее. За дверью стояла Хестер с подносом. Он схватил горшочек с шоколадом и швырнул его на ступени. Хестер убежала в слезах, ее рыдания были еще долго слышны.

Он захлопнул дверь и запер ее.

– Не знаю, чему верить, – холодно сказала она. На самом деле она была склонна сейчас верить ему, но лучше не подавать виду. До поры до времени.

Филип попытался обуздать свой гнев.

– Клянусь, это Громвель был любовником Селии, не я.

– Что еще он для вас делал?

– Помог Ричарду перенести ее тело и закопать в руинах. Он боялся, что, если бы ее обнаружили там, где она была, его могли бы арестовать за убийство, и тогда все, что касается Драгон-Ярда, вышло бы наружу. – Он сел на край кровати. – Есть еще кое-что похуже насчет Громвеля. Лучше вам знать все. Ходят слухи о коротышке-клерке, который погиб во время пожара в своих комнатах в Клиффордс-инн. Знаете, он служил в Пожарном суде, поэтому, должно быть, знал о Драгон-Ярде. Говорят, ему было что-то известно об убийстве вдовы и он пытался шантажировать Громвеля.

«Вполне правдоподобно, – подумала Джемайма. – По крайней мере, что касается шантажа». Она видела доказательство, спрятанное в шкафу Филипа, – письмо с угрозами, которое Т. Ч. послал Громвелю. И Филип тоже его видел. Что ж, он не был с ней полностью откровенен.

– И… еще какая-то несуразица по поводу служанки вдовы. Оказывается, эта глупая девка повесилась в Ламбете. С горя от смерти не то матери, не то госпожи. Но теперь говорят, что это Громвель ее убил, чтобы не болтала о его связи с ее хозяйкой.

– Конечно, это он убил девушку, – сказала Джемайма. – И клерка. И шлюху.

Филип пожал плечами:

– Король уверен, что все это моя вина. Что я использовал Люциуса, как обезьяна использовала кошачью лапу, чтобы таскать каштаны из огня.

– Громвель мертв, – заметила она, надеясь, что в ее голосе не слышится злорадство. – Никто ничего не может доказать. Ни он. Ни король. Он не может вас обвинять в том, что Громвель, возможно, сделал или не сделал.

Он покачал головой:

– Дело не в доказательствах. Дело в том, во что король верит. Как говорит Чиффинч, он полагает, что я пытался вмешаться в работу Пожарного суда, и это разгневало его больше всего, поскольку он хочет, чтобы суд казался справедливейшим. А вчерашняя стычка на Лондонском мосту…

– Стычка? – сказала она. – Вы так это называете? Громвель мертв, убита Мэри, которая пыталась мне помочь. И вы сами убили мою бедную Мэри.